Доброволец. На Великой войне  - Сергей Бутко

– Хитрая душа, – заключил Орлов. – Да и дружок его не лучше. Не зря в свое время попал в немилость к покойному государю[102]…

Согласиться с поручиком или нет, я не успел. Мое внимание привлек стоящий неподалеку молодой офицер. Внешне ну вылитый Эдриан Пол, но только с усиками и блондин. Стоит себе, слушает, а после… немыслимым образом взмывает в воздух, чтобы оказаться на импровизированной трибуне перед Пуришкевичем со шпагой в руке. Молниеносный выпад, и черносотенец мешком падает вниз с пробитым сердцем, а новоявленный Дункан Маклауд тут же пронзает спину убегающего Гучкова! Еще один труп летит во взбудораженную толпу. Вот, значит, как наш неизвестный времянарушитель выглядит. Теперь понятно, почему меня сюда отправили. Еще один вирус-квартирус образовался, раз начальство решило воспользоваться «правилом магнита». Только кто же кого примагнитил в итоге? Я или меня? Какая, к черту, разница, когда подлеца нужно срочно обезвредить…

Обезвредишь такого, как же. По «Маклауду» немедленно начинают стрелять, но тот остается невредим, столь же невероятным, достойным Джона Картера или Морфиуса, прыжком перемахнув на крышу близлежащего вагона. Э, нет, попрыгун, ты не бессмертный, а в конце останется только один. Так решил Орлов, уже разогнавший ярь и буквально пробивший себе путь вперед с шашкой в руке. Прыжок… Еще один… Поручик на крыше. А «Маклауд» ждет. Спокойно, уверенно, абсолютно не обращая внимания на пули, которые как будто не долетают до него. Похоже на силовое поле. Проверим, так ли это. С ножом в руке и ярью внутри я следую за Орловым, который уже начал дуэль с чудо-противником. Хорошо, что хоть вояки местные стрелять перестали, поняв тщетность этого занятия. Вступаю в бой. Сейчас не до рыцарства и прочей совершенно ненужной дребедени из смазливых женских романов.

Отскакиваю с проткнутой правой рукой. Сволочь! Это не «Маклауд», это Нео какой-то. Резкий, как понос. Однако брошенный мной нож отвлекает его, чем немедленно воспользовался Орлов. Переломленная шпага летит в сторону, а острый клинок пронзает живот негодяя. Вот и все…

Или нет?

– …Эквилибриум!! – прохрипел смертельно раненный «Маклауд», а затем выстрелил в Орлова из непонятно как оказавшегося у него в левой руке пистолета…

Все же в конце остался только один. И это я. Вокруг меня суетятся люди, что-то мелькает, слышны голоса, все тело сковано ступором, а уши будто забиты ватой. Эквилибриум. Равновесие, баланс, золотая середина. Это ли хотел сказать убийца со шпагой? Может, действительно все беды от вмешательства? Но ведь не я его начал. Я всего лишь вирус-квартирус, нечаянный попутчик для других, более изворотливых иновременных. И они опять передо мной.

– … Миша!.. Миша!.. – Голос Садовского пробивается сквозь тишину.

– Слышу, не ори…

– Это хорошо, что слышишь. Мы таки достали этого бракодела.

– Орлов погиб.

– Знаю.

– Пуришкевич с Гучковым тоже.

– Это поправимо…

– И гибель ребят поправима?!

Я, сжав кулаки, бросаюсь на Садовского, но сильные руки Валерки Морковина (и он тут) не дают набить ученую морду. Укол шприца, и у меня перед глазами все начинает плыть. Успокоительное вкололи. Это ничего. Дайте только проснуться, а я уж душу отведу… Проснуться дали, но с мордобоем пока облом. Лежу на кровати, прикрученный ремнями.

– Очухался? – Сидя на табурете, Валерка укоризненно смотрел на меня, ожидая порцию отборного мата в адрес себя и всего «Отряда-М». А вот и не дождешься – силы нужно беречь. Ремни пока проверю… Крепкие, зараза, не порвать… Может, тогда психом прикинуться? Начать как заведенный повторять: «Я вице-король Индии. Где мой слон?»[103]. Не поверят. Слишком хорошо меня знают.

– Может, еще успокоительного? – Валерка демонстративно держит в руке шприц. А вот это лишнее. Мотаю головой.

– Ну и правильно. – Валерка убрал шприц. – Зачем беситься попусту, когда дело увенчалось успехом.

И это еще хорошо, что бракодел оказался в единственном экземпляре…

– Ой ли?

– Один он был, один. Сто процентов гарантии. Расчеты не врут. Ты пойми, не бывает великого дела без потерь. Думаешь, мне ребят не жалко. Жалко, и еще как. Но когда миллионы жизней на кону, раздумывать не приходится. Это борьба, и отнюдь не завершенная. Мало вредителя убрать, нужно еще попорченное им исправить. А попортил он много. Знаешь ли ты, что сейчас на фронте? Ну так я расскажу…

Валерка говорил, а я думал. Неужели все? Неужели теперь осталось только справиться с последствиями? Проявить волю, трезвый расчет, примириться с неизбежными потерями, простить чьи-то ошибки? Простить не прощу, но вот попытаться спасти Россию в час тяжких испытаний я обязан. И потому заключаю с «Отрядом-М» временный пакт о ненападении. После будем разбираться, кто виноват, а сейчас первоочередным стоит другой вопрос: «Что делать?» И решать его нужно как можно скорее.

– Нужно срочно накормить лошадей. Если мы и дальше так будем двигаться, то они просто не выдержат.

– Гонят, гонят, не дают минуты отдыха, словно неприятель висит у нас на пятках. Удивительно быстро наше начальство поддается паническому настроению. А посмотрите, как прет наша пехота. Иной раз жизнь проклянешь, когда приходится идти за ней, а ныне ее не догнать.

– Обед в котле переварился, разболтался, люди голодны, лошади не кормлены, измучены, не поены. Это черт знает что такое! Как хотите, а я сворачиваю в сторону и буду кормить лошадей!

– И я тоже. Пусть спешит тот, у кого от страха бог разум отнял…

– …Ездовой, слезай!

– Господа, вы с ума сошли! Вы хотите быть отрезанными неприятелем? Нельзя терять ни минуты, а вы тут располагаетесь как у себя дома! Я приказываю немедленно продолжать движение…

Какой-то взъерошенный и явно напуганный генерал недовольно пробубнил себе под нос еще что-то негодующее, быстро скрылся из виду, а стоящая на лужайке артиллерийская батарея медленно и с великой неохотой начала возвращаться в общую колонну войск, отступающих по горным Карпатам. Двигались усиленным маршем без отдыха, пищи, в жару и в пыли[104].

И повсюду давно уже знакомая мне картина: офицеры ругаются, лошади понуро тянут орудия, ездовые не выпускают из рук нагаек. Бардак, одним словом.

– Что об этом думаешь? – спросил меня ехавший рядом Унгерн.

– Что я думаю? Что армию однажды сгубит вот такая неорганизованность.

– Отставить панические настроения!.. Ну же, мой юный друг. Уныние – тяжкий грех. Нам еще предстоят великие дела. Мы еще пройдем парадным маршем по улицам Будапешта, Вены и Берлина, а там, подобно Олегу Вещему, свой щит на врата Царьграда повесим…